Врочек Шимун: другие произведения.

Три мертвых бога

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Конкурс "Мир боевых искусств. Wuxia" Переводы на Amazon!
Конкурсы романов на Author.Today
Конкурс Наследница на ПродаМан
Устали от серых будней?
[Создай аудиокнигу за 15 минут]
Диктор озвучит книги за 42 рубля
Peклaмa
Оценка: 5.76*1223  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков.
    Номинирован в литконкурс "Тенета-2002".
    Напечатан в журнале "Полдень XXI век" 2/2002.
    Версия рассказа на англ.языке http://www.allthingsif.org/archives/418
    Испанская версия
  
  
   -- Рр-а-а-а!
   Воспоминание детства: ревущая толпа, вывернутые голыми руками камни мостовой. Улицы Скироса, ругань, беготня, крики... Дядька Флавий -- огромный, всклокоченный, небритый -- с глухим рычанием поднимающий над головой бревно. "Шлюхи!", кричит дядька. Это просто и понятно. Даже мне, восьмилетнему мальчишке. Шлюхи -- во дворце, дворец дядька с друзьями возьмет, всем будет радость. Даже мне, Титу, пусть я еще маловат для камня из мостовой... Впрочем, для шлюх я маловат тоже.
   Сейчас, набрав сорок лет жизни, став старшим центурионом Титом Волтумием, я понимаю, что дядька был прав: тот, кто ведет за собой, всегда называет сложные вещи простыми словами. Что было горожанам до свободы личности, до права и власти, до легитимности... или как ее там? Сложная вещь становится простой, когда вождь берет слово. Оптиматы -- грязные свиньи, трибун -- козел, патриции -- шлюхи. Это было понятно мне, восьмилетнему...
   И тем более понятно всем остальным.
   -- Рр-а-а-а!
   Ревет толпа, бежит толпа. Потоком, мутным, весенним, несущим мусор и щепки... И я, восьмилетний Тит, будущий задница-центурион, как меня называет легионная "зелень", тоже бегу.
   ...Когда навстречу потоку встал строй щитов, я подхватил с земли камень и швырнул изо всех сил. Эх, отскочил! "Молодец, пацан!", ухмыльнулся кто-то, вслед за мной нагибаясь за камнем. Булыжники застучали по щитам -- легионеры выстроились "черепахой" (разболтанной и не слишком умелой, как понимаю я с высоты тридцати лет службы), но вреда каменный дождь нанес немного. Вскрикнул неудачливый легионер, центурион проорал команду: что-то вроде "держать равнение, обезьяны!", строй щитов дрогнул и медленно двинулся на нас.
   Это было страшно.
   Атака легиона -- это всегда страшно. Иногда, проверяя выучку центурий, я встаю перед строем и приказываю младшему: шагом -- на меня. Строем, без дротиков, молча... Озноб продирает хребет, скулы сами собой твердеют -- кажется, я снова на улицах Скироса, и снова сверкающая змея легиона глотает улицу стадий за стадием...
   Я кричу: подтянись, левый край, не говно месишь!
   Я говорю: четче шаг, сукины дети!
   А после, снимая шлем, чувствую пальцами влагу на подкладке...
   -- Рр-а-а?!
   Толпа не уверена. Толпа помнит: ей были обещаны шлюхи, а здесь, вместо того, чтобы покорно лечь и бесстыдно раскинуть голые ноги... Здесь глотает улицу бронзовая змея, змея легиона... Почему-то кажется: это был вечер, закат -- в сумерках бунтовать веселее, легче, факелы -- какой бунт без резвого огня? -- в нетерпеливых руках. Шкура змеиная плавится бронзой...
   Я, тогда черноволосый, ныне наполовину седой, смотрю. Прекрасный ужас наступающего легиона -- я замер тогда, голова кружилась -- замираю и по сей день, стоя перед строем и командуя: шагом -- на меня...
   Строем, без дротиков, молча.
   Дядька Флавий тоже растерялся в первый момент. Но он был умнее толпы (впрочем, даже восьмилетний мальчишка умнее ее) и он был вождем. Простой гончар, мастер, он не умел превращать воду в вино, как бог христиан, зато он умел другое...
   Он делал сложное -- простым.
   -- Менты позорные!
   Дядька Флавий, бог толпы.
   Спустя тридцать пять лет, вспоминая тот день, я вижу: бронзовая змея упирается толстым лбом в лоб бунтующего потока. Двери, доски, плечи -- все пошло в ход, когда дядька Флавий сделал сложное простым. Скрипят кости. Я как наяву слышу тот звук -- сминаемые тела, трескающиеся ребра. Давит легион, давит поток, никто не хочет отступать. Бронзовая змея против темного быка...
   ...Говорят, удав охотится, ударом головы оглушая жертву.
   Дядька Флавий -- в первых рядах, подпирает плечом огромную дверь. Вырванные с мясом бронзовые петли видны мне даже отсюда, со второго этажа, куда меня забросила чья-то заботливая рука. Подо мной -- сплошной поток, без просвета. Кажется, спрыгнув вниз, я встану и пойду, как по усыпанному камнями стратуму, оглядываясь и примечая: вот Квинт, скобарь, в перекошенном рту не хватает половины зубов, вот Сцевола, наш сосед, рыжий, как...
   Вот дядька Флавий, весь из жил и костей, плечом -- в дверь, словно за ней -- счастливая жизнь, в которую не пускают. Но дядька сильный, он пробьется...
   -- Рр-а-а-а! А-а-а!
   Из задних рядов легионеров летят дротики.
   ...Он всегда был силен, мой дядька -- даже когда лег под градом дротиков, то умер не сразу. Центуриону пришлось дважды вонзать в него меч, и дважды пережидать конвульсии умирающего... Центурион, плотный и краснолицый, казался мне жутко старым, хотя, думаю, он тогда был моложе, чем я сейчас...
   Так умер бог толпы.
   ...- Я хочу стать солдатом.
   -- У тебя белое лицо, мальчишка. Еще великий Цезарь говорил: испугайте человека. Если его лицо покраснеет -- он храбр, если же побледнеет... Ты -- трус, а мне не нужны трусы. Пошел прочь, недоросль!
   Трибун цедит слова, гордясь высокомерной, нахватанной -- не своей, ученостью. Он молод, лет на семь старше меня, тринадцатилетнего, и ему есть чем похвастаться. Он читал "Записки о Галльской войне", он помнит Цицерона и, наверное, процитирует по памяти "Природу вещей". Мое образование проще: мятеж, дядька Флавий, короткий меч, входящий между ребер, долгие скитания, одиночество, голод и боль... Зато я знаю то, чего не знает кичливый трибун второй когорты семнадцатого легиона.
   Я знаю: сложное можно сделать простым.
   Я ухожу.
   ...- Я хочу стать солдатом.
   В повадках центуриона есть что-то волчье, хищное, словно бы обладатель повадок недавно вышел из леса и завернулся в человеческую шкуру: кряжистую, с крепкой шеей. Седой ежик венчает круглую лобастую голову. Глаза смотрят задумчиво.
   -- Дурак, -- говорит центурион, широкая ладонь почти ласково прикасается к моему затылку, сбивает с ног. -- Ты молод и глуп.
   Центурион уходит.
   -- А ты -- старый козел! -- кричу вдогонку. -- Я достаточно храбр, чтобы сказать это?
   Центурион оборачивается, с усмешкой смотрит на меня, сидящего в пыли.
   -- Достаточно глуп, чтобы крикнуть.
   Я ненавижу эту ухмылку так же, как ненавидел бронзовую змею, пожравшую улицу моего родного города...
   -- Встать, зелень! Подойдешь к Квинту из пятой палатки, получишь пять палок по заднице и одеяло. Скажешь: я приказал. Потом пойдешь на поварню чистить котлы. Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел...
   Я чувствую: он знает.
   Сложное сделать -- простым.
   -- Барр-а-а-а!
   Воспоминание юности: ревущая центурия, бежит, пытаясь держать строй; крик разъяренного слона "Барра!" в нашем исполнении больше похож на вопль перепуганного слоненка. Перед нами темнеет фигура центуриона Фурия, белеет его лицо; выражения с такого расстояния не разобрать, но я уверен -- все мы уверены -- что центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, сейчас ухмыляется. Думаю, ненависть нашу он тоже прекрасно чувствует, даже не видя выражений глаз...
   -- Держать равнение! -- его голос легко перекрывает наши вопли. -- Левый край, подтянуться!
   -- Барр-а-а-а!
   -- Твою мать! -- бегущий передо мной споткнулся, выронил деревянный меч, пробежал несколько шагов, заваливаясь вперед и высоко взмахивая руками... Ударил переднего под колени плечом -- они упали вместе, ругаясь на чем свет стоит. Я пробежался по упавшему щиту...
   -- Делай как я! -- кричу. Перепрыгнуть барахтающуюся кучу -- со щитом в одной руке и здоровенной деревяшкой в другой, в доспехах -- не так-то просто. Левой ногой -- на спину лежащему -- раз! правой ногой -- уже на землю -- два! Бегу.
   -- С-сука! -- орет сзади обиженный голос. -- И ты с-су... И ты! И ты тоже!
   По стопам моим, так сказать.
   ...В тот же день, вечером, Фурий подозвал меня. Все ушли в палатки, на другом конце лагеря кто-то громко требовал "Арторикс!", а волк-центурион -- непокрытая голова; седой ежик и глубоко сидящие глаза -- улыбался и молчал. И я молчал, только вот не улыбался...
   Ненавидел.
   -- Дурак, -- сказал Лупус неожиданно. -- Ты правильно поступил сегодня, ты не сломал строй... в настоящем бою ты спас бы этим множество жизней... Но я уверен: сегодня ты ляжешь спать с разбитым ртом. Я не буду вмешиваться. И еще: ты вряд ли станешь центурионом. Все. Проваливай...
   -- Я стану центурионом, -- шептал я, ложась спать. Распухшие губы болели, щека кровоточила изнутри. Из четверых, что напали на меня ночью, трое выполнили команду "делай как я". И среди них не было никого из лежавших тогда на земле...
   -- Я стану старшим центурионом.
   ...Мне потребовалось на это двенадцать лет...
   -- Когда вы толпа, вас легко уничтожить, -- говорит центурион, расхаживая перед нами. -- Но строй... строй разбить гораздо сложнее... Тит, Комус, ко мне! Защищайтесь!
   В следующее мгновение удар в голову валит меня с ног. В ухе -- звон, в глазах -- темень. Глухой гул.
   -- Встать!
   Привычка взяла свое. Встаю. Даже не встаю -- вскакиваю. Кое-как -- сквозь туман -- углядел Комуса, на его лице -- ошеломление. Спорим, у меня такое же?
   -- Это было просто, -- говорит Лупус, потирая здоровенный мозолистый кулак. -- Я напал на них неожиданно: раз. И два: они были сами по себе. А ну-ка!
   В этот раз я успел поднять щит и придвинуться к Комусу. Кулак центуриона бухнул в щит -- я даже слегка подался назад. Потом...
   -- Делай, как я!
   Качнулся вперед, плечом -- в щит. Комус повторил за мной. Слитным ударом Лупуса сшибло на землю.
   -- Делай, как я!
   Я занес ногу, целя в ненавистный бок... Я стану центурионом!
   Колено опорной ноги пронзила страшная боль, казалось: кипятком плеснуло изнутри... Падаю!
   -- Врагу что-то кажется простым -- сделайте это сложным, -- заговорил Фурий, стоя надо мной, обхватившим пылающее колено. Я рычал, стиснув зубы, на глазах выступили слезы. -- Скорее всего, в следующий раз он десять раз подумает, прежде чем нанести удар.
   -- Ненавижу, -- хрипел я, -- Убью! Сука... Ненавижу.
   ...Двадцать восемь лет прошло, но я помню, как было легко и просто: ненавидеть тебя, старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк. И как стало сложнее, когда по навету мальчишки-трибуна -- того самого, который был на семь лет меня старше -- был отдан под трибунал и казнен волк-центурион...
   ...- По приказу старшего центуриона Квинта Гарса!
   Я вошел в палатку, минуя двух стражей, вооруженных пилумами. Арестованный поднял взгляд, узнал и по-волчьи ухмыльнулся. Ненавижу, привычно подумал я... затем с удивлением обнаружил, что ненависти как таковой больше нет. Есть привычка.
   -- Этого и следовало ожидать, -- сказал Лупус обыденно, словно только меня и ждал, сидя под арестом. -- Ты вечно лезешь в неприятности, Тит.
   -- Я принес меч.
   Легкий клинок -- даже с ножнами он легче той деревяшки, с помощью которой нас учили владеть оружием -- лег перед центурионом.
   -- И что с того? -- усмехнулся Фурий. -- Думаешь, я брошусь на меч, как делали опозоренные военачальники? Спасу свою честь?
   -- Так думает старший центурион Квинт Гарс. Он послал меня.
   Я умолчал, что сам пришел к приору с этой просьбой.
   -- Так думает не старина Гарс, -- сказал Фурий, глядя мне в глаза, -- так думает трибун второй когорты.
   -- Но...
   -- Трибун считает, что победа за ним. Возможно. Но я не дам ему победы так просто... Броситься на меч -- сдаться без боя. А на суде я скажу о нашем доблестном трибуне пару слов...
   Готов поспорить, ему это не понравится.
   -- Я рад, что ты пришел, Тит, -- сказал центурион. -- Хоть ты и поступил по-дурацки... Смирно!
   Я выпрямился.
   -- Возьми меч, вернешь Квинту Гарсу. Пусть отдаст трибуну с пожеланием броситься на меч самому. Скажешь: я приказал. Потом ступай к себе, завтра -- марш в полной выкладке, двойная норма... И еще: ты станешь хорошим центурионом. Старшим центурионом... Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел...
   Так умер бог солдат.
   Простое для врага -- должно стать сложным.
  
   Трудно быть стариком в теле юноши.
   Когда смотришь в зеркало и видишь вместо привычного дубленого лица с насмешливыми морщинами в уголках губ...
   Впрочем, я не так уж часто видел свое лицо в зеркале. В озере, в реке, в луже, в поилке для скота, в чечевичной похлебке -- да. Зеркало для меня диковинка. Это же как надо начистить бронзу...
   Впрочем, это не бронза. Серебро? Видел я однажды быстрое серебро, ртуть... Так и хочется взять его в руки и катать лучистые шарики по ладони, любуясь игрой света... Отражение!
   Зеркало -- это застывшая ртуть. Я понял. Надо же, молодец Тит Волтумий, старший центурион -- в седой голове мысли до сих пор шевелятся.
   Но главное все же не это.
   Лицо -- не мое.
   Совсем. Даже не римлянин. И не грек. Италиец, может быть... Галл? Фракиец? Гепид? Гот? Герул? Те больше рыжие...
   Светло-русые волосы. Мягкий овал лица, небольшая челюсть -- вместо моей тяжелой, уши -- слегка оттопыренные, явно непривычные к шлему. Шрамов нет. Совсем. Кожа белая, нежная...
   И он -- тот, что в зеркале -- молод.
   Даже в пятнадцать лет я не выглядел таким мальчишкой.
   -- Дим! -- зовут за дверью. Мягкий женский голос -- так и представляется ладная девушка, с широкими бедрами, рыжеволосая... Эх, было время!
   -- Дим, -- голос становится неуверенным, -- с тобой все в порядке?
   -- Да, -- отвечает тот, что в зеркале. -- Сейчас выхожу.
   Не латынь и не фракийский, даже на германский не очень... Впрочем, на германский похож. Готский? С каких это пор, интересно, я понимаю по-готски? И даже говорю?
   -- Да не расстраивайся ты так, -- утешает голос за дверью. Точно рыжая! Чую, можно сказать... Красивая. Рыжие -- они все красивые. -- Не каждый же день в астрал ходить. Буря магнитная помешала, еще что-нибудь...
   Буря? Магнитная?
   ...А ведь ее Надей зовут. И она действительно красивая. Вот, набедренная повязка как натянулась -- знаю я Надю, хорошо знаю...
   Впрочем, не я.
   Мальчишка в зеркале знает. И давно он из детского возраста вышел: лет ему двадцать четыре, и родился он в августе... Родителей его... моих... зовут Александра Павловна и Валерий Степанович. А фамилия... родовое имя его... мое...
   Атака легиона -- это всегда страшно.
   -- Дима, ты что замолчал?
   -- Да, -- говорю. -- Да.
   Мой отец Марк, мать Луцилия... А меня уже двадцать лет называют Тит Волтумий. Старший, клянусь задницей Волчицы, центурион!
   Сложное сделать -- простым.
   -- Дима!
   ...Надя говорит, что "после спиритического сеанса" у меня изменился взгляд. Возможно. Мужчина от мальчишки отличается в первую очередь тем, как он смотрит на женщину. Еще Надя говорит, что мой отказ от мистицизма ее радует, потому что -- как она слышала -- дух мертвеца может вселиться в тело того, кто его вызвал.
   Ерунда, говорю я, все это ерунда. Ерунда, соглашается Лисичка. При этом взгляд ее становятся очень странным, застывшим... словно она что-то ищет и -- надеется не найти. Я замираю, потому что если однажды Надя найдет... Я, оказывается, уже не могу без нее жить.
   Тогда же, открыв дверь ванной, я подошел к ней и обнял. Жаром опалило лицо... Эх, мальчишка, зелень легионная!
   -- Дима? -- губы раскрылись в радостном удивлении. -- Ты это... головой не ударился? Нет?
   А сама в объятиях млеет, крепче прижимается.
   -- Ударился, -- сказал я. -- Когда тебя в первый раз увидел. С тех пор и хожу ушибленный...
   -- Правда? -- в глазах -- такой огонь, что душа плавится. -- А я знала... Весь из себя холодный, а иногда так посмотришь...
   Дурак ты, Дима. Молодой и глупый. Головой в детстве все камни обстучал, наверное -- правильно Надя говорит...
   Такое простое -- сделать таким сложным.
   Себя больше врага боишься...
  
   Трудно быть стариком.
   Когда чувствуешь себя старым не потому, что ноют былые раны и сломанные когда-то кости предвещают перемену погоды...
   Впрочем, старым я себя не чувствовал.
   Дураком чувствовал. Сначала все удивляло новизной и необычностью, и, вместе с тем, какой-то странной, изначальной знакомостью... Впрочем, лишь для Тита Волтумия это была новизна -- Дима зевал, глядя на тарахтящие безлошадные повозки; зевал вслед пролетающим железным (!) птицам; зевал, глядя на водопад огня ночных улиц; зевал, просто зевал -- и вслед за ним зевал центурион. Узнавать было радостно и -- скучно.
   Скучная радость.
   Иногда я путаюсь, присваивая воспоминание Димы центуриону, в другой раз: драка в средней школе номер два почему-то проходит с применением холодного оружия и манипулярного строя. Мудрый центурион Михайлыч...
   Старость приходит не с сединой и усталостью.
   Моим волосам до седины еще далеко, а уставать за долгие годы службы я привык в одно и тоже время -- после отбоя...
   Привычка -- вот в чем дело.
   Я -- привык.
   Привык быть старшим центурионом. Привык вставать до рассвета, ложится заполночь; привык чувствовать, как холод режет колени под тонким одеялом, привык есть простую похлебку из солдатских котлов... Привык отдавать приветствия и получать сам. Привык к строевому шагу, к тяжести гребенчатого шлема, к ощущению потертостей на затылке и висках...
   Боги, мне даже снится этот дурацкий шлем!
   Старость -- когда начинаешь ценить не удобство, а привычку.
   ...И даже обнимая теплое, домашнее тело Нади (рыжей моей, лисички, любимой... единственной, хитрой и курносой), лежа под пуховым одеялом в теплом и уютном доме, я долго не могу заснуть.
   Стоит мне задремать, я вижу: бронзовая змея разворачивается на улицах Скироса, руки, факелы... Рр-а-а! Летят дротики. Сложное -- простым.
   И еще... Иногда я вижу холодный лагерь легиона, серое утро -- рано-рано -- часовые на башенках мерзнут в коротких плащах, на ветках деревьев -- черных, осенних -- повисла изморозь... Дыхание паром вырывается изо рта. Я шагаю по узкой дороге, закутавшись в шерстяную накидку, голова моя непокрыта, холодный ветер теребит давно не стриженый волос... мне снова тринадцать лет.
   Я иду в легион.
   Вот так.
  
   Трудно быть.
   Когда меняешь работу не потому, что прежняя тебе не нравится или дает слишком мало средств на существование...
   Впрочем, я не так уж часто менял работу. Мой послужной список -- а работал я в различных охранных агентствах и, иногда, тренером в военно-спортивных клубах -- был прекрасен. Меня уговаривали остаться, сулили повышение зарплаты, различные блага и выплаты, угощали коньяком и виски...
   Впрочем, я ничего не пью кроме вина.
   ...Угощали редким вином, дарили оружие и путевки в экзотические места. Однажды побывав в Риме, а после -- в Галиции, я зарекся путешествовать. Хотя Лисичке в Риме понравилось...
   Первую ночь там я боялся сойти с ума.
   Увидев наутро мое лицо, Надя собрала вещи и решительно кивнула: едем домой. Надя? А как же..? Домой.
   После мы выбирались только в Подмосковье, к Надиным родственникам.
   ... -- Служили? -- оценил мою выправку центурион в сине-черном варварском наряде. -- Звание?
   -- Старший центурион, первый манипул второй когорты семнадцатого легиона, -- отчеканил я, -- Фракия, третья Готтская компания, четвертая Готтская. Имею награды.
   Лицо "центуриона" расплывалось в неуверенной улыбке.
   -- Ты... это. Да?
   "Италия", подсказал Дима, "Майор."
   -- Я служил в итальянской армии, -- сказал я, -- дослужился до майора... Потом уехал, домой потянуло...
   Улицы Скироса.
   -- Ну ты, брат, даешь! -- присвистнул "центурион", дружески хлопнул по плечу. -- Скажи, что срочную служил... тогда, может быть, поверю, а так...
   Он натолкнулся на мой взгляд, поперхнулся, замолчал. Руки потянулись искать шов на брюках:
   -- Товарищ майор?
   -- Вольно. Ну что, берете на службу?
   Так впервые в жизни я получил работу...
  
   Трудно.
   Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков. Мое имя Тит Волтумий, а зовут Дмитрием Валерьевичем. Я старший центурион римского легиона, забывший как будет по латыни: упал-отжался. Моя жена -- рыжая красавица Надя, которая считает, что мертвые могут вселяться в живых. Ерунда! Мертвые могут вселяться только в мертвых...
   Я тому подтверждение.
   Моей жажды жизни хватило на двоих.
   А может, все это -- только сон умирающего на поле боя старого солдата. Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, но очень надеюсь -- быстро. Впрочем, мне рассказывали: в миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю. Что вспомнил, то вспомнил -- и я не собираюсь умирать. Я собираюсь вернуться к моей Лисичке, рыжей, ласковой...
   Вернуться, последний раз побыв центурионом.
   Самим собой.
   Смотрюсь в витрину. Недавно по этой улице прокатилась человеческая волна, гоня перед собой нескольких серых, неосторожно выскочивших на толпу. Легионерам удалось уйти, но брошенные щиты и черные дубинки лежат на мостовой... стратуме... Лежат и чего-то ждут.
   Ждут возвращения серых...
   Смотрюсь в темное зеркало.
   Нет, не центурион. Мирная сытая жизнь расслабила лицо, убрала складки со лба, смягчила линию подбородка. Словно линии с восковой дощечки стерты морщины: лучистые -- из уголков глаз, насмешливые -- от губ, скорбные -- от крыльев носа. Разве это Тит Волтумий, Тит-центурион, гроза легионной зелени?! Одна ухмылка которого заставляла белеть от ненависти сотни лиц?
   Не верю.
   Мне все еще снится дорога в легион, где я -- тринадцатилетний...
   -- РАЗОЙДИТЕСЬ! -- звучит усиленный мегафоном голос. Трубный глас. -- ЭТА ДЕМОНСТРАЦИЯ НЕ САНКЦИОНИРОВАНА! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ! ИНАЧЕ БУДУТ ПРИНЯТЫ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ!
   Вот оно. Поворачиваюсь, вглядываюсь в конец улицы. Ползет змея. От стены серых щитов отбегают люди, поворачиваются, грозят кулаками, кричат... Снова бегут. Рядом со мной, у некоего подобия трибуны (как я не люблю это слово!) собирается народ. Из проулка позади меня выныривает и останавливается в растерянности еще одна группа демонстрантов.
   -- РАЗОЙДИТЕСЬ! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ!
   Серая змея легиона глотает улицу стадий за стадием... Озноб в затылке.
   Снова смотрю в витрину. Есть!
   Сквозь гражданскую припухлость проступает знакомая жесткость. От крыльев носа бегут складки; у губ, в уголках глаз -- привычные насмешливые морщины... Пробую улыбнуться -- выходит совершенно по-волчьи...
   Тит Волтумий, старший центурион.
   ...Я вскакиваю на возвышение, расталкивая народ. Указываю в сторону приближающихся серых:
   -- Сейчас будет бой! Нужно организоваться!
   -- Э-э-э? -- недоумевает толпа у моих ног. Эх, сюда бы дядьку Флавия! Он бы сейчас сказал то самое... Самое нужное и доходчивое...
   -- Шлюхи! -- ору я. Сделать сложное -- простым.
   -- Путаны! -- подхватывает ликующая толпа.
   -- Менты позорные! -- спасибо, дядька Флавий, мертвый бог толпы...
   -- Менты!
   Спрыгиваю с трибуны.
   -- По центуриям, по манипулам -- стройся! -- командую я, подхватывая с мостовой потерянный серыми щит. В другую привычно ложится камень. -- Делай как я!
   Легкая заминка. Сперва растерянно, затем -- весело и дружно, выстраивается ряд, еще один. Щиты...
   -- Куда лезешь! -- ору. -- Ты и ты -- во второй ряд. Ты, со щитом... Да, рыжий, ты! В первую шеренгу! Шевелись, обезьяны!
   -- Шагом марш! -- командую чуть позже. -- Подтянуться! Четче шаг!
   Они подтягиваются, ровняют шаг, словно мои команды: на жуткой латыни, с фракийскими словечками, им хорошо понятны.
   Спасибо, Фурий-Лупус, Фурий-Волк, мертвый бог солдат! Пусть серые помучаются. Их встретит не толпа, где каждый сам за себя, а такой же строй щитов... Нет, не такой же -- куда им до профессиональных воинов! -- но все же. Ты знал, центурион, главное правило полководца: простое для врага -- станет для него сложным.
   Шагом -- вперед. Строем, без дротиков, молча.
   Навстречу движется серая змея, змея легиона -- глотая улицу стадий за стадием. Прекрасный ужас -- я на миг замираю, как в детстве -- и как замирал, будучи старшим центурионом Титом Волтумием, в свои сорок три года и семнадцать чужих веков назад...
   -- Барр-а-а! -- кричу я.
   -- Урр-а-а-а! -- подхватывают остальные. Крик перепуганного слоненка, ей богу!
   Озноб продирает хребет, скулы твердеют. Скоро столкнуться лбами змеи: серая, чужая, и наша, где рядом со мной шагает дядька Флавий, вздев могучими руками вырванную дверь. Где на другом фланге, склонив круглую голову, держит строй старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, нацепив на губы неизменную ухмылку...
   Подобранный щит -- непривычно легкий -- словно примеряется: вот сюда я приму первый удар чужого щита, чуть поддамся назад, пружиня... заставляя противника потерять равновесие... Затем -- толчок плечом. Эх, будет потеха!
   Я кричу: Подтянись, левый край, не говно месишь!
   Я говорю: Четче шаг, сукины дети!
   Будь на мне сейчас шлем, я бы почувствовал влагу на подкладке...
  
   []
Оценка: 5.76*1223  Ваша оценка:
Популярное на LitNet.com K.Sveshnikov "Oммо. Начало"(Киберпанк) А.Ардова "Жена по ошибке"(Любовное фэнтези) А.Вильде "Эрион"(Постапокалипсис) К.Федоров "Имперское наследство. Забытый осколок"(Боевая фантастика) К.Федоров "Имперское наследство. Вольный стрелок"(Боевая фантастика) В.Старский "Интеллектум"(ЛитРПГ) О.Гринберга "Отбор без правил"(Любовное фэнтези) Н.Самсонова "Отбор не приговор"(Любовное фэнтези) А.Ригерман "Когда звезды коснутся Земли"(Научная фантастика) Б.лев "Призраки Эхо"(Антиутопия)
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
И.Мартин "Время.Ветер.Вода" А.Кейн, И.Саган "Дотянуться до престола" Э.Бланк "Атрионка.Сердце хамелеона" Д.Гельфер "Серые будни богов.Синтетические миры"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"